Вспоминает Н. А. Саблуков, в то время офицер Конногвардейского полка:
«Едва мы дошли до Дворцовой площади, так уже нам сообщено было множество новых распоряжений. Начать с того, что отныне ни один офицер, ни под каким предлогом, не имел права являться куда бы то ни было иначе, как в мундире; а надо заметить, что наша форма была очень нарядна, дорога и неудобна для постояннаго ношения. Далее нам сообщили, что офицерам вообще воспрещено ездить в закрытых экипажах, а дозволяется только ездить верхом или в санях, или в дрожках. Кроме того, был издан ряд полицейских распоряжений, предписывавших всем обывателям носить пудру, косичку или гарбейтель и запрещавших ношение круглых шляп, сапог с отворотами, длинных панталон, а также завязок на башмаках и чулках вместо которых предписывалось носить пряжки. Волосы должны были зачесываться назад, а отнюдь не на лоб; экипажам и пешеходам велено было останавливаться при встрече с высочайшими особами, и те, кто сидели в экипажах, должны были выходить из оных, дабы отдать поклон августейшим лицам. Утром 8 (20) ноября 1796 года, значительно ранее 9-ти часов утра, усердная столичная полиция успела уже обнародовать все эти правила.
...Появились новыя лица, новые сановники. Но как они были одеты! Не взирая на всю нашу печаль по императрице, мы едва могли удержаться от смеха, настолько все нами виденное напоминало нам шутовской маскарад. Великие князья Александр и Константин Павловичи появились в своих гатчинских мундирах, напоминая собою старинные портреты прусских офицеров, выскочившие из своих рамок.»
Солдатский «потемкинский» мундир времен Екатерины II. Исторический музей, Москва.
Еще один «потемкинский» мундир. Музей Суворова, Санкт-Петербург.
Офицерский мундир конца XVIII века времен Екатерины II.
Надо сказать, что гвардейский офицерский мундир екатерининского времени действительно стоил очень дорого: 122 рубля. Это примерно треть годового жалования штаб-офицера. Именно поэтому в гвардию шли только обеспеченные люди. Неимущие дворяне здесь просто не выживали, потому и предпочитали они армейские части. Павловский мундир обходился на 100 рублей дешевле, но по всеобщему мнению это был ужас-ужас-ужас.
Теперь рассказывает Я.И.де Санглен: «Быстрыя перемены во всех частях управления, особенно перемена мундиров, жестоко поразила нас, молодых офицеров, отчасти и старых. Вместо прекрасных, еще Петровых, мундиров, дали флоту темно-зеленые с белым стоячим воротником, и по ненавистному со времен Петра ІІІ-го прусско-гольстинскому покрою. Тупей был отменен. Велено волосы стричь под гребенку, носить узенький волосяной или суконный галстук, длинную косу, и две насаленыя пукли торчали над ушами; шпагу приказано было носить не на боку, а сзади. Наградили длинными лосинными перчатками, в роде древних рыцарских, и велели носить ботфорты. Трех-угольная низенькая шляпа довершала этот щегольской наряд. Фраки были запрещены военным под строжайшим штрафом, а круглая шляпа всем. В этих костюмах мы едва друг друга узнавали; все походило на дневной маскарад, и никто не мог встретить другаго без смеха, а дамы хохотали, называя нас чучелами, monstres. Но привычка все уладила, и мы начали, не взирая на наряд, по прежнему танцевать и нравиться прекрасному полу.»
Офицерский семеновский мундир с парчовой кирасой ордена св. Иоанна Иерусалимского. Принадлежал цесаревичу Александру Павловичу. 1797-1801. Эрмитаж.
Офицерский мундир, камзол, шляпа и перчатки Павла I. 1797-1799. Павловск.
Офицерский мундир с камзолом времен Павла I. Мундир носил сам император, чей камзол – неизвестно. Гатчина.
Кстати, не только дамы, но и вообще большинство людей, увидев нововведения императора впервые реагировали однозначно: диким хохотом. Цитирую мемуары Федора Петровича Толстого, в которых он вспоминает свое детство: « …На другой день я увидел брата (Подпоручика Семеновского полка), который много возмужал и вырос против того, как я его оставил, уехав в Польшу, в красивом, богатом легком мундире светло-зеленого цвета, обшитом золотым галуном и сшитом по талье, в красиво сложенной шляпе, тоже обложенной золотым галуном.
[А теперь он был] в широком неуклюжем темно-зеленого цвета кафтане, вплоть до пояса застегнутом, с широкими фалдами, спереди весьма немного скошенными в стороны, со стоячим голубым узеньким воротником, с широкими рукавами одного цвета с воротником и также, как и на воротнике, с двумя вышитыми золотом петлицами в виде цифры осьми с несколькими маленькими листочками на одном конце, в белых суконных штанах и в черных суконных щиблетах выше колен, застегнутых с боков часто маленькими медными пуговицами, в весьма некрасивой уродливой треугольной шляпе с огромною золотою петлицею, с большою остроконечною восьмиугольною звездою к концу, где пуговка, а вверху петлицы, где в прежней гвардейской шляпе был красивый бант из белой атласной ленты о четырех петлях с двумя концами, [и] на концах (мелкими зубцами обстриженных) была сделана круглая розаса из черной тесьмы с оранжевыми узкими полосками в три четверти вершка ширины; а вместо белого султана торчала неуклюжая небольшая серебряная кисть, воткнутая вверх концами с двумя короткими пуклями, одна за другою на обоих висках; а сзади от самого затылка шла длинная коса, свитая черною лентою. Шпага на нем была надета не сбоку, как всегда я видел, а совсем сзади, и эфес, которой с серебряным темляком [выглядывал] из левой задней фалды.
Я не мог [не] расхохотаться над этим смешным костюмом. Сначала мне пришло в голову, что брат для смеху так нарядился, но это был форменный мундир гвардейского полка. Еще больше я удивился и насмешило меня, когда брат сверх этого широкого мундира стал надевать точно такой мундир. Я не мог понять, зачем это; мне растолковали, что первое его одеяние был мундир, а второе, называемое юберрок, был сюртук, надеваемый, когда была холодная погода. Брат шел в этот день куда-то в караул; на руках у него были белые перчатки с большими раструбами, как у нонешних конных. В правой руке у него было оружие в роде старинного бердыша и называемое ешпантом. Долго я не мог привыкнуть к этому одеянию и не смеяться при встрече с братом в мундире.»
Как выглядел офицерский семеновский мундир можно понять, взглянув на тот, что принадлежал наследнику (см. фотографию выше) или посмотрев на акварель неизвестного художника конца XVIII века.
А вот такую форму при Павле носили солдаты Семеновского полка. Музей Суворова, Санкт-Петербург.
Итак, наш прославленный скульптор в детстве немало повеселился, глядя на брата. Но, как говорил Шекспир, «над шрамом шутит тот, кто не был ранен». Через пару дней Феденьке смеяться расхотелось.
«Весна была ранняя и очень теплая, и скоро сделалось сухо, и меня отправили пешком к батюшке со старым слугою нашим Осипом. Я был одет, как ходил в Польше - в курточке и шароварах, без галстука, с распущенными волосами в локонах и круглой шляпе. Войдя в Гороховую улицу, я был остановлен полицейским офицером, который, спросив мою фамилию, сказал: "Пойдите домой и переоденьтесь". Я отвечал, что я не хочу идти домой, а хочу идти к батюшке. И что он ни говорил, я настаивал на своем и не воротился домой. Тогда он, видя, что со мной не сговориться, обратился к Осипу и объяснил ему, что государь, несмотря на лета, запретил носить куртки и шаровары, ходить без галстука и носить круглые шляпы. Тогда Осип повел меня домой. На другой день надели па меня сделанные из шароваров короткие штаны, вместо куртки - что-то вроде французского кафтанчика со стоячим воротником, надели высокие сапоги с обрубленными носками, повязали галстук; у круглой моей шляпы поля с трех сторон пришили к тулье, которая более полувершка выходила выше полей, чтобы сделать ее похожею на треугольную. Я не мог удержаться от смеха, смотря на брата в гатчинском мундире, а увидев себя в уродском костюме, не мог удержаться, чтобы не заплакать.»
Ну, ладно еще над взрослыми измываться, но зачем детей так мучить?
Отметим, что современники несколько раз употребили по отношению к мундиру эпитет «широкий». Между тем мне встречалась информация и о чрезмерной узости мундира при Павле. Именно этим объясняется тот факт, что офицеры носили деньги за пазухой, в карман они положить ничего не могли.
«Стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делали эту службу весьма неприятною. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на весьма большия разстояния. Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Мне лично пришлось три раза давать взаймы деньги своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность.» (Н.А.Саблуков)
Генералы Харьковского и Малороссийского полка в виц-мундирах. 1797-1801.
Мушкетеры Петербургского и Московского гарнизонов. 1797-1801.
Мундир - это была еще не вся беда. Ко всему прочему офицерам и солдатам нужно было делать особые прически, довольно сложные и крайне негигиеничные. Их создание отнимало много времени, обычно парикмахерским делом занимались ранним утром перед парадом. Солдаты не высыпались зверски.
«В описываемое время все солдаты также носили букли и толстыя косички со множеством пудры и помады, вследствие чего прическа нижних чинов занимала очень долгое время; в то время у нас полагалось всего два парикмахера на эскадрон, так что солдаты, когда они готовились к параду, принуждены были не спать всю ночь из-за своей завивки.»
(Н.А. Саблуков)
А вот как происходила сия процедура. Вспоминает А.М.Тургенев: «…в 5 часов утра я был уже на ротном дворе; двое гатчинских костюмеров, знатоков в высшей степени искуства обделывать на голове волоса по утвержденной форме и пригонять амуницию по уставу, были уже готовы; они мгновенно завладели моею головою, чтобы оболванить ее по утвержденной форме, и началась потеха. Меня посадили на скамью посредине комнаты, обстригли спереди волосы под гребенку, потом один из костюмеров, немного чем менее сажени ростом, начал мне переднюю часть головы натирать мелко истолченным мелом; если Бог благословит мне и еще 73 года жить на сем свете, я этой проделки не забуду!
Минут 5 и много 6 усерднаго трения головы моей костюмером привело меня в такое состояние, что я испугался, полагал, что мне приключилась какая либо немощь: глаза мои видели комнату, всех и все в ней находившееся вертящимися. Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем. Я попросил дежурнаго вахмистра остановить на, несколько минут действие г. костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена и г. профессор оболванения голов по форме благоволил объявить вахтмейстеру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей.
Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, меня, вместо пудроманта, окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельнаго квасу, начал из уст своих, как из пожарной трубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкою на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции, прочесали мне волосы гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестер-коре; сзади в волоса привязали мне железный, длиною 8 вершков, прут для образования косы по форме, букли приделали мне войлочныя, огромной натуры, посредством согнутой дугою проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фалконеты с обеих сторон, на высоте половины уха. К 9 часам утра составившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава волкана, и я под сим покровом мог безъущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду. Принялись за облачение тела моего и украсили меня не яко невесту, но яко чучело, поставляемое в огородах для пугания ворон. Увидав себя в зеркале, я не мог понять, для чего преобразовали меня из вида человеческаго в уродливый вид огороднаго чучелы.»
Надо отметить, что мундиры в обязательном порядке должны были носить не только военные, но и чиновники. Представляете, что было бы если бы сейчас всех функционеров обязали носить китель, шинель, фуражку, сапоги и табельное оружие?
«В Павле эта страсть доходила до крайних пределов смешного. Малейшая ошибка против формы, слишком короткая коса, кривая пукля и т.п. возбуждали его гнев и подвергали виновного строжайшему взысканию. Но у нас где строгое, там и смешное. Павел приказал всем статским чиновникам ходить в мундирах, в ботфортах со шпорами. Однажды встречается он с каким-то регистратором, который ботфорты надел, а о шпорах не позаботился. Павел подозвал его и спросил:
— Что, сударь, нужно при ботфортах?
— Вакса, — отвечал регистратор.
— Дурак, сударь, нужны шпоры. Пошел!
На этот раз выговор этим и ограничился, но могло бы быть гораздо хуже.»
(Н.И.Греч)
Чиновник Военной коллегии и департаментов Комиссариатского и провиантского. 1800-1801.
Унтер-офицер и офицер Ахтырского Гусарского полка. 1797-1801.
Итак, некрасивый внешний вид, неудобный покрой, чудовищная негигиеничность и пренебрежение славными традициями российской армии. Но это были еще не все. Новые мундиры надо было сшить чрезвычайно быстро. Император ждать не любил. К слову, такая развлекалочка повторялась не один раз. За 4 года правления Павла Петровича покрой мундира в Конногвардейском полку менялся 9 (прописью: ДЕВЯТЬ) раз. Напоминаю, что мундиры офицеры обязаны были пошить себе сами, на свои кровные. На солдат деньги давала казна, но отнюдь не безумные суммы. Нередко служивым приходилось использовать свои сбережения, да и совестливые командиры добавляли свои средства. Так что, может лучше екатерининский мундир, но один, чем павловский, но девять? Дешевле выйдет. Кроме того, возникли чисто технические проблемы. В начале царствования Павла Петровича в стране просто не было столько темно-зеленого сукна, а при перекрашивании ткани невозможно было добиться совершенно одинакового цвета. Этим вопросом в то время занимался отец Саблукова, вице-президент мануфактур-коллегии. Послушаем снова его сына.
«Надо сказать, что в это время в Петербурге свирепствовал род гриппа, который зачастую принимал опасную форму, и отец мой как раз захворал этой болезнью, и притом в такой степени, что у него появился сильный жар и расположение к бреду. Естественно, что ему был предписан безусловный покой.
Между тем генерал Ламб отправился с обычным рапортом в Гатчину, где в то время жил государь, и, по приезде своем, застал его величество верхом на коне, едущим на смотр. На вопрос императора, нет ли чего-нибудь новаго или важнаго, Ламб отвечал: «Ничего особеннаго, государь, кроме письма вице-президента мануфактур-коллегии Саблукова с ответом от фабрикантов которые сообщают единогласно, что окрашивать сукно, в кусках, в совершенно однородный цвет решительно невозможно».
— Как невозможно? — вскричал император. Затем, произнеся скороговоркою: — Очень хорошо! — не сказал больше ни слова, сошел с лошади, пошел во дворец и тотчас же отправил нарочнаго фельдъегеря к военному губернатору Петербурга, графу Палену, с следующим приказанием: «Выслать из города тайнаго советника Саблукова, уволеннаго от службы, и немедленно отправить назад посланнаго с донесением об исполнении этого приказания».
Тяжелобольного немолодого человека запихнули в карету и вывезли из города. К счастью, он выжил, но так никогда и не оправился от последствий болезни, его разбил паралич в легкой форме. Несмотря на все трудности, император довел дело до конца: переобмундирование армии свершилось. Представим, что нашему министру обороны пришла в голову идея одеть российские вооруженные сила в гимнастерки времен Великой Отечественной. Как бы это восприняли? Правильно, покрутили бы пальцем у виска. Современники оценивали действия Павла I примерно так же. И ради чего была вся эта катавасия? Только потому, что наш император ненавидел Потемкина, стремился сделать все наперекор матушке и был, как бы сейчас сказали, фанатом Фридриха Великого? Ведь прусская форма в конце XVIII века безнадежно устарела.
Пишет Ф.Ф.Вигель: «Не самая важная, но для наружности самая примечательная перемена произошла в воинском наряде. Щеголеватость одежды екатерининских воинов найдена женоподобной. В самое короткое время сначала гвардия, а потом вся армия обмундированы по новой форме; и что за форма! Миллионы истрачены, чтобы русских сделать уродами. Описание сего безобразного костюма довольно, кажется, любопытно: он состоял из длинного и широкого мундира довольно толстого сукна, не с отложным, а лежащим воротником и с фалдами, которые спереди совсем почти сходились; из шпаги между сими фалдами, воткнутой сзади; из ботфортов с штибель-манжетами или штиблет черного сукна; из низкой, сплюснутой треугольной шляпы; узкого черного галстука, коим офицеры казались почти удавленными; перчаток с огромными раструбами; простого дерева форменной палки с костяным набалдашником и, наконец, из двух насаленных над ушами буколь с длинной, туго проволокой и лентой перевитой косой. Все это в подражание подражателю Фредерика Второго, отцу своему, тогда как в самой Пруссии сей странный наряд давно уже был брошен.»
Флейтщик и барабанщик Фонагорийского Гренадерского полка. 1797-1801.
Обер-офицер и унтер-офицер Французского Гренадерского герцога Бурбона полка. 1797-1801.
Павел, конечно, император, но неужели ни у кого не хватило смелости сказать, насколько абсурдны были прусские мундиры? Хватило. Вспомним Суворова и его знаменитое "Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец, а природный русак!" Да и кое-кто из императорской семьи пытался убедить императора в том, что форма неудобна, но его не так поняли.
Записки Е.Ф.Комаровского: «Один раз государь спросил у великого князя (Константина Павловича), покойна ли теперешняя одежда для солдата во время походов. Император знал, что во всю кампанию солдаты штиблет не надевали, а унтер-офицерские галебарды, которые были в 4 аршина, все изрублены были на дрова, когда проходили снежные Альпийские горы.
— Я готов сделать всякую перемену в одеянии, — продолжал государь, — ибо удобность познается опытом.
Тогда его высочество отвечал, что башмаки, штиблеты и особливо унтер-офицерские галебарды вовсе не удобны в походе. На сие император ему сказал:
— Прикажи одеть рядового и унтер-офицера во всей амуниции и вооружении и представь мне для образца.
Великий князь через несколько дней представил императору образцовых; так как форма немного походила на бывшую при императрице, государь с гневом сказал его высочеству:
— Я вижу, ты хочешь ввести потемкинскую одежду в мою армию; чтоб они шли с глаз моих долой, — и сам вышел из комнаты, где находились образцовые.
Великий князь увидел, но поздно, что государь хотел только выведать его мысли насчет формы, им введенной, а не переменить оную. С тех пор началась холодность к великому князю и ко всем бывшим при нем, а потом гонения на участвовавших в итальянской кампании.»
Впрочем, эта история еще более-менее хорошо кончилась. Бывало и хуже.
«Когда Павел, при вступлении на престол, ввел безобразную форму мундиров и т.п., один бывший адъютант князя Зубова, Копьев, послан был с какими-то приказаниями в Москву. Раздраженный переменой судьбы, он вздумал посмеяться над новой формой: сшил себе, перед отъездом, мундир с длинными, широкими полами, привязал шпагу к поясу сзади, подвязал косу до колен, взбил себе преогромные пукли, надел уродливую треугольную шляпу с широким золотым галуном и перчатки с крагами, доходившими до локтя. В этом костюме явился он в Москве и уверял всех, что такова действительно новая форма. Император, узнав о том, приказал привезти его в Петербург и представить к нему в кабинет.
— Хорош! Мил! — сказал он, увидев этот шутовской наряд. — В солдаты его!
Приказание было исполнено, Копьеву в тот же день забрили лоб и зачислили его в один из армейских полков, стоявших в Петербурге.» (Н.И.Греч)
Вероятно, люди чувствовали, что правление Павла I не может продлиться долго. Как только было объявлено о его смерти, гражданские оделись по современной французской моде, а военные достали из сундуков старые екатерининские мундиры. Оказалось, что многие бережно хранили их
P.S. Картинки и фотографии кликабельны. Часть фотографий взята с сайта музея Суворова http://www.suvorovmuseum.ru/rus-collect.htm. Что касается рисунков, то все они (кроме одного) датируются второй четвертью XIX века. Это знаменитая серия литографий, изданная А.В. Висковатым.
P.P.S. Положа руку на сердце, скажу, что одну полезную вещь Павел, безусловно, ввел. Шинель. Вот уже более 200 лет служит она, родимая, русским солдатам, до этого им, бедолагам, приходилось довольствоваться епанчой, плащом.
Шинель нижних чинов образца 1799 года. Музей Суворова, Санкт-Петербург.
